Институт Синергийной Антропологии » Архив новостей Заседание семинара: А.В. Муравьев

9 апреля состоялось очередное заседание семинара. С докладом “Медицинская философия античности и восточно-христианская аскетика” выступил кандидат исторических наук, старший научный сотрудник Института истории РАН Алексей Владимироавич Муравьев.

Предваряя доклад, С.С. Хоружий отметил, что Алексей Владимирович Муравьев является специалистом в области исследования сирийской исихастской традиции, что непосредственно связано с ключевой тематикой семинара. Однако медицинская антропология — тема интересная и сама по себе. В нашем семинаре состоялся доклад по этой проблематике — Вадима Марковича Розина, который представил свою концепцию здоровья. Так что доклад Алексея Владимирович Муравьева лежит в русле линии работы семинара, уже имеющей свое начало.

Одним из направлений исследований синергийной антропологии являются практики себя М. Фуко. Фуко в своей концепции проводил идею о том, что позднеантичная философия выработала единую парадигму “искусства”, управления. То есть, по сути, кибернетическую идею. Эта “античная кибернетика” создавалась на базе трех основных практик поздней античности: она репрезентирована в искусстве врача, искусстве кормчего и в искусстве “душеводительства” — управления собой и другими. Фуко писал: “В этих “техне” один и тот же тип знания, один и тот же тип деятельности, один и тот же тип вероятностных познаний”. В этой последней квалификации указывается существенный эпистемологический аспект: отличие этих “верятностных знаний” от “точных знаний”. Он означает, что в этой парадигме не может быть точных знаний, здесь нужно развивать иные конгнитивные практики. И в предстоящем докладе нас будет интересовать не только историческая конкретика, но и этот принципиальный эпистемологический шаг, который был сделан поздней античностью.

Алексей Владимирович Муравьев во вступлении к докладу отметил, что он занимается исследованием премущественно исторической “конкретики” восточного христианства и, в частности, изучением различных формам бытования античного знания на христианском Востоке. Но в докладе затрагиваются и более общие вопросы.

Одним из мотивов выбора темы доклада была неудовлетворенность тем, как в авторитетной научной литературе понимается христианская аскетика. По убеждению докладчика, без понимания медицинской философии ухватить специфику этой аскетики практически невозможно. Поэтому его порадовал начавшийся несколько лет назад теоретический пересмотр подходов к исследованию аскетики, в рамках которого был поставлен следующий вопрос: что такое аскетизм не только по отношению, условно говоря, к мистике, но и к многообразию всех социальных практик, представленных в античном обществе? Эта социологическая характеристика аскетики, по мысли докладчика, принципиально важна, и ей в докладе уделено особое внимание. Само устройство аскетических практик рассматривается автором по материалам периода от II-III до VIII-IX вв.

В литературе объяснение внутренней структуры аскетики оказывается “смещенным в теоретическую сторону”. Иными словами, до 80-90-х годов аскетику рассматривали преимущественно как вспомогательную пропедевтическую область духовной практики, в которой “дегенерируется” догматическая мысль. Утверждалось, что в Византии интерес к догматике сменился интересом к телесным практикам. По этой причине внимание историков переключилось на ряд промежуточных звеньев. Самыми важными здесь были исследования по Евагрию Понтийскому. Также существенными для понимания аскетизма были исследования аскетических практик у восточно-сирийских писателей, из которых наиболее известным является Исаак Сирин.

Ключевая проблема в описании асктических практик состоит в том, что то, как эти практики описываются у Евагрия и восточно-христианских мистиков, плохо согласуется с тем, что мы видим у писателей IV в. И это принципиально, поскольку в прежней науке систематически делались попытки свести аскетические традиции восточно-сирийских писателей к Григорию Нисскому или к писателям капподокийского круга. Сейчас, благодаря цитатно-тезаурусному методу, выяснилось, что сирийские писатели практически не читали трудов греческих авторов, за исключением Евагрия Понтийского. Да и Евагрий был выбран благодаря исторической случайности. Это означает, что исторический путь аскетики лежит не через рецепцию наследия капподокийских Отцов, а именно через рецепцию трудов Евагрия Понтийского и еще “чего-то”, что позволило сирийским писателям сформулировать свою концепцию аскетизма, то есть управления ресурсами тела и души для достижения состояния, в котором человек становится способным к высшему созерцанию. Сирийская традиция имеет особое значение для дальнейшего развития аскетики. Попадая через точечные “впрыскивания” в греческую, сирийская традиция начинает играть “ферментирующую роль” в развитии греческой аскетической традиции. В дальнейшем у Симеона Нового Богослова и у исихастов мы видим, что Исаак Сирин и другие сирийские писатели играют фундаментальную роль в их представлении о человеке и его устройстве.

Но если мы обратимся к трудам самого Исаака Сирина, то увидим, что у них есть идеи, не встречающиеся у Евагрия Понтийского и служащие дополнением к евгарианской антропологии. Это концепция помысла как движения, концепция страсти и добродетели и концепция очищения. В самом общем смысле идеи помысла, страстей и добродетели сформулированы Аристотелем (в “Никомаховой этике”). Но инструментальная сторона — идея очищения (катарсиса) явно попадает к Евагрию из медицинской литературы, медицинской философии, а именно: из комментариев Галлена и александрийцев, которые они писали к гиппократовскому корпусу. Идея — чтобы лечить человека, нужно понять, как он устроен, — выражена в первых строках труда Гиппократа “О природе человека”. Галлен развил эту идею. Он настаивал на том, что познание человека есть познание практическое. Это знание с трудом сводимо к общим закономерностям. Поэтому важнее то, как взаимодействует врач с больным, чем обращение к статистическим примерам. Однако переход от медицинской к душевной проблематике для Галлена был невозможен, так как он находился в плену соматогенной теории душевных движений. Для античности это вообще было характерно. Эта установка не позволила Галлену сформулировать концепцию психических заболеваний.

Сирийские писатели переносят ряд идей и терминов Галлена из медицинской области в аскетическую. Например, термин “патос” (пафос). У Галлена он обозначает неправильное функционирование какого-то органа или системы. У сирийских писателей этот термин стал использоваться в смысле любой “нерегулярности”. В частности, страсти описываются у Исаака Сирина как “патологические”, нерегулярные, “не попадающие в цель” процессы (“неверные движения, доносящие до ума неправильные образы”). Состоянию “патос”, по Исааку Сирину, противостоит состояние “согласно природе”, естественное состояние (а не понятие “здоровья”, как это принято в современной медицине). Задача медика заключается в том, чтобы этому естественному состоянию помочь. Патос — не болезнь, как принято сейчас считать, а этап, стадия в развитии болезни, на которой “нерегулярности” видны врачу, но не пациенту. Григорий Нисский в сочинении “Об устройстве человека” повторяет эту идею о естественности добродетели и неестественности греха.

У Гиппократа также была взята развитая Галленом идея профилактики. Чтобы человек не “заболел”, ему нужно было остерегаться определенных вещей. В античной медиуине были очень популярны большие списки, чего нужно остерегаться: определенной еды в определенное время года (для разных знаков зодиака) и т.п. вещей. Медик, по Галлену, должен был знать астрологию, это было непременным правилом врачевания. Для галленовской медицины была существенной идея депревации как медицинского средства, которую он развил до сложной концепции (лишение места, пищи и т.д.).

У Исаака Сирина эта идея депревации прекрасно легла на аскетическую схему. Страсть следовало изгнать либо другой страстью (и это тоже галленовская идея), либо депревацией. Аскетика относилась, по Евагрию, к области, которую он называл “праксис” и отличал ее от области мистики, созерцания. Сегодня часто исследователи путают эти области: говорят, что изучают аскетику, а сами начинают описывать созерцание, молитву и т.п. вещи. Сирийские писател систематизировали область аскетики, каждая страсть получила конкретные и разработанные до тонкости описания.

Докладчик, резюмиря, подчеркнул, что фактически сравнение медицинской и аскетической традиции приводит к пересмотру генеалогии аскетического учения. Можно утверждать (в отличие от прежних исследователей), что аскетическая традиция должна рассматриваться как плод синтеза медицинской (галленовской) традиции и собственно евгарианской традиции. Это два основания, на которые опирается аскетическая традиция. Позже она попадает в “горнило” иноческой традиции и возвращается в Византию уже в таком преобразованном виде.

Еще одно важное следствие заимствования медицинских понятий в аскетической литературе связано с особенностью сирийской культуры, в которой практика всегда имела приоритет над теоретическим обоснованием. В этом плане интересно, как воспринимались догматические споры в сирийской культурной среде: правильным в спорах считалось не столько аргументированность занимаемой позиции, сколько вытекающее из нее поведение. Поскольку медицина — область прежде всего практического опыта, то она и послужила “топасом” заимствований, так как для сирийцев практика всегда была важнее “книжных” знаний. Для области аскетики практика также была важнее: в аскетике невозможно установить “общего протокола поведения”.

Эти выводы означают, что мы должны пересмотреть отношение к аскетическому тезаурусу и включить его в общий медицинско-философский контекст. Далее докладчик на примере подробно показал, как возможен пересмотр аскетического тезауруса с учетом указанного контекста.

Материалы к семинару

1. Аннотация доклада

2. Аудиофайл семинара

3. Статья А.В. Муравьева “Медицинская тема у св. Исаака Сирина в контексте позднеантичного галенизма” (“The Medical Theme in Mar I??aq of Nineveh in the Context of Late Antique Galenism” ) на англ. яз.