08 июня состоялось заключительное в этом академическом сезоне заседание семинара. С докладом “Антропология иконы” выступила кандидат культурологии, специалист по иконописному искусству Ирина Константиновна Языкова.

Предваряя доклад С.С. Хоружий отметил, что тема иконы уже звучала на семинаре в докладах специалистов в области православного искусства О.Г. Ульянова, А.М. Лидова, но все-таки затрагивалась “по касательной”, не была собственно предметом специального анализа, хотя икона и является главным элементом сакрального пространства, его “производящим принципом”. Затрагивалась тема иконы и в связи с основной линией нашего семинара – исследованием исихазма: рассматривались такие вопросы, как икона и молитва, исихастская непрестанная молитва и молитва перед иконой. В этом русле обсуждалась и проблема иконоборческих тенденций в исихазме, связанная с установкой  “изгнания образа” из исихастской дисциплины умного делания. Но сам феномен иконы как таковой не был до сих пор предметом рассмотрения в семинаре.

Сергей Сергеевич Хоружий подчеркнул, что эта тема интересна семинару прежде всего в контексте отношения “человек и икона”. Сразу можно заметить, что человек здесь присутствует дважды: во-первых, как пишущий икону, в во-вторых, как на иконе изображаемый; и в отношении каждого из них возникают свои антропологические вопросы. Но прежде всего интересен вопрос, как они сопрягаются? Аналогичная ситуация складывается и при рассмотрении портрета: есть человек, изображенный на портрете, и есть человек, пишущий портрет, и, соответственно, существует вопрос о сопряжении этой двойной антропологии. Ответ на этот вопрос уже  упоминался мной на семинаре, он звучит так: выдвигается гипотеза о наличии изоморфизма поэтики и антропологии. Для первого шага такую простую модель можно иметь в виду. Творческий акт для художника – это прежде всего выражение его личности, претворение структур его антропологии в художественные, эстетические структуры произведения — в поэтику.  Поэтому, начиная рассмотрение диады “художник – произведение”, вполне можно исходить из предположения о существовании изоморфизма (или более обобщенно — гомоморфизма) между антропологией и поэтикой. Здесь важен не сам термин, а предположение, что соответствие есть, что есть претворение одного в другое. Возвращаясь же к теме доклада, необходимо сразу же сказать, что в иконописи ситуация принципиально иная. А потому возникает вопрос: сохраняется ли что-то от упомянутого соответствия? Есть ли здесь нечто подобное? И т. д.

Мы знаем, что есть и прямо противоположное утверждение. В “Иконостасе” о. Павел Флоренский напрямую отрицает подобное соответствие: икона — это “окно”, в иконе отображены лики мира “горнего”, а вовсе не какие-то “антропологические структуры иконописца”. Это выражено схематично, но тем не менее мы имеем дело с отчетливой позицией (чем она и ценна), противоположной высказанному выше тезису о возможной взаимосвязи антропологии и поэтики. И в пространстве между этими противоположными полюсами интересно продвигаться дальше.

Ирина Константиновна Языкова в свою очередь отметила, что исследование иконы как особого феномена — тема чрезвычайно интересная, но наука эта еще молодая: в этом году мы отмечаем всего столетие (для науки это очень мало) со дня выхода работы Евгения Николаевича Трубецкого “Умозрение в красках” (вышла в 1916 г.). Эта работа считается началом исследований в области, называемой сегодня “богословие иконы”. То, что эта работа считается “началом” исследований вовсе не означает, что до этого никто не размышлял об иконе, иконописании, но не было рефлексии на тему иконы как особого феномена. Так что научное и богословское изучение этого феномена начинается именно с этой публикации, которая послужила толчком для многих исследователей искусства иконы, в том числе и для  о. Павла Флоренского.

Появление такой рефлексии было связано еще и с тем, что ко времени публикации “Умозрения в красках” практика иконописания уже превратилась в нетворческую алгоритмизированную работу (один писал лики, другой — ручки, третий — одежду и т. д.), чего не было в древности. Процесс это начался еще в XVII в., а к началу XX в. иконопись фактически стала своеобразной “технологией”, ремесленным производством. Поэтому реставрационное переоткрытие древней иконы в начале ХХ в. позволило посмотреть на эти образы по-новому и попытаться их заново осмыслить. Ирина Константиновна подчеркнула, что ее доклад — это попытка реконструкции антропологии иконы.

Далее Ирина Константиновна кратко охарактеризовала исторические этапы развития иконописи, начиная с времен катакомбного христианства, где икон как таковых еще практически не было, хотя символические изображения уже начали появляться. Чисто художественно можно проследить связь первых изображений с античной традицией. Но сама икона как таковая начала формироваться в послеконстантиновскую эпоху. Потребность в изображении, в иконе появилась в момент, когда проповедь из сокрытой, прикровенной стала активной публичной. Как говорил Василий Великий: икона — это “молчаливая проповедь”.

Уже в IV в. проявляются две тенденции по отношению к изображению в христианстве: иконопочитательская и иконоборческая. С IV в. и до  VII Вселенского Собора идут споры, нужна ли икона и какая? Именно в это время формируются и основные догматы, и канон иконы. Это свидетельствует о том, что с самого начала для отцов церкви было важно правильно выразить догмат веры не только в слове, но и в образе, в изображении. Иными словами, с самого начала икона понимается не как иллюстрация, а как выражение веры. И здесь очень важен антропологический аспект: икона вырастает из христологии. Термин “ейкон” начинает пониматься более глубоко, не просто как изображение, но как то, что связывает нас с Богом. С самого начала имманентно присутствует здесь формула “по образу и подобию”. Причем эта формула применяется не только к человеку, но и ко Христу. У ап. Павла Христос назван “Иконой Бога” (Бога невидимого). Термин “ейкон” относится и к человеческому облику живого Христа (“Видевший Меня видел и Отца”),  и к иконе как к уже сакральному образу, который проявляет и христологический, и антропологический аспекты.

Далее Ирина Константиновна подробнее остановилась на том, как формировался канон иконы.

Ранние изображения близки к античной традиции изображения богов — как юных и внешне красивых, но постепенно приходит глубокое понимание, что образ Христа должен быть другой, поскольку в нем отражены иные аспекты человечества: приходит понимание природы Христа как полноты человечества. И мы видим как канон изображения начинает меняться.

Чисто технически первые иконописцы пользовались приемами, наработками античных мастеров (деревянная доска, золотой фон), в частности здесь можно провести сравнение с фаюмскими портретами. На первых же изображениях Спаса (“Синайский Спас”) мы видим тот же золотой фон, поскольку золото символизировало вечность. И все же есть принципиальное отличие иконы от фаюмского портрета. Фаюмские портреты — это погребальные изображения, которые создавались прежде всего для того, чтобы  помнить об ушедших, умерших, которых больше нет. Христианские же иконы, наоборот, свидетельствуют о преодолении смерти, о победе над смертью, о воскресении. Есть мнение, что на первых иконах были изображения не Христа или Богородицы, а мучеников. Эти изображения ставились на могилу, чтобы показать, что они все равно здесь, с нами, что они все равно живые. Икона — не портрет, который дает возможность помнить об ушедшем, а свидетельство, знак того, что он жив. Момент воскресения — принципиально важен, он меняет и отношение к человеку и сам способ его изображения, канон в иконописи.

В процессе формирования канона мы видим как меняется живописно-визуальный аспект изображения на иконах. Прежде всего изображение становится все более условным: если человек пребывает в вечности, то в отличие от фаюмского портрета, в котором художник пытается донести все черточки земного облика, мы не можем изобразить человека таким, каким он был на Земле.  Когда ученики увидели Христа после смерти, преображенного, они не узнали Его. Поэтому Фома вкладывает персты в раны Христа, чтобы убедиться, что это их Учитель. Иными словами, чтобы понимать икону, важно помнить о двух принципиальных моментах христианского вероучения — о воскресении и преображении после воскресения. На этой основе формируется новый живописный язык иконы, отказываясь от натуралистического изображения и переходя к символистскому.

Спас Пантократор (XIV в., собр. Гос. музея "Эрмитаж")

Канон формировался в течение веков и окончательно сложился к IX в. Интересно, что в разных странах христианской ойкумены мы находим разные по стилю, но одинаковые по символическому языку (канону) изображения, которые соответствуют основным догматам христианства. Как говорил Иоанн Дамаскин, раз произошло Боговоплощение в мир, значит Бога можно изобразить, но чтобы эти изображения соответствовали истине, складывается канон, особый символический язык. В “грамматике” такого символического языка мы находим как особые морфологические элементы-символы (нимб, золотой фон и др.), так и особые технические правила живописного исполнения. Например, в иконах никогда не изображается свето-тень, то есть там нет внешнего источника света, светоносной является сама преображенная плоть. На иконах мы видим сияние плоти Христа, святых. Этот канонический язык сложился уже к IX в. и оттачивался вплоть до XIV в., который является неким рубежом формирования канона. Далее иконопись уже не развивалась в своем языке, может, чуть догматизировалась. Иконы XIV в. — это вершина творческой иконописи. Она показала, что можно изобразить нетварный свет и что человек, изображенный на иконе, он — не в обыденности, он в Боге, в Преображении. Мы видим блики света на ликах, на одеждах святых, свет везде проникает и все преображает. Григорий  Палама говорит, что нетварный Свет преображает и смотрящего на икону.

Далее Ирина Константиновна остановилась на сравнении в понимании антропологии иконы в византийской и русской традициях. В отличие от западной традиции византийская иконопись не имела корпуса текстов о том, как писать икону, каковы основы канонического изображения Христа и т.д. Поэтому Русь восприняла византийскую традицию иконописи, но не до конца поняла и не увидела другую антропологию иконы, основанную на христологии, на догмате о Боговоплощении. Вследствие этого можно наблюдать некоторые искажения канона в русской иконе, например, антропологичные изображения Савоафа, что принципиально невозможно для византийской традиции.

В ходе доклада и его обсуждения Ирина Константиновна ответила на многочисленные вопросы слушателей.

ВИДЕО семинара